Послезавтра книга будет готова, так что, пора и честь знать!
Есть фрагменты волнения.
Так будет выглядеть официальный постер.
По объему оказалось самой большой, но не следил за этим.
Редактор ждет, а я говорю: “Никак не заканчивается!”
Пришлось применить метод Стивена Спилберга:
“Работу над фильмом невозможно завершить: ее можно прекратить”.
380 страниц настоящей советской истории.
После завершения работы всегда возникает приятное чувство опустошенности. Особенно, когда книга получилась чисто антисоветской, но не в плакатной форме.
Идея в том, что если проявить лояльность к режиму – то, режим первым тебя и сожрет.
Остальное скажет читатель.
Теперь надо определиться с подписками: тираж практически исчерпан, еще до выхода из типографии. Остался небольшой запас – для свободной продажи, но в книжных магазинах не будет.
Еще раз представим аннотацию от редактора:
«Монастырский крест» — родовое имя большой семьи.
И история о том, каково было нести этот крест сквозь советскую действительность. О том, как он цеплялся за декорации эпохи, мешал идти, выпирал в стороны и привлекал внимание. Но не был брошен, разве что спрятан в конце концов — на память.
Противостояние внутренней веры и демонстративного безверия включается на первой странице: жанр произведения, «советская сага», обозначен самим автором. И это не только о календарных рамках книги, действие которой охватывает куда больший период. Однако именно эти вроде бы мирные десятилетия равнодушно-«протокольно» рубят ветви фамильного дерева, пережившего, казалось бы, более страшные события вместе со всем народом: геноцид, гражданскую, региональную и мировую войны.
Характерное для автора смешение времен — он вытаскивает их, как бочонки лото из красного мешочка, — удивительно логично ложится на сегодняшние дни, которые буквально цитируют события, происходившие в стране ровно сто лет назад: они тоже присутствуют на страницах книги. Как любовь и верность, доносы и предательства — настоящая жизнь реальных людей.
А люди в ней именно реальные.
«Монастырский крест» — еще одна часть атласа личной семейной истории автора, четвертая книга «Александрапольской (уже) тетралогии». Ее роднят с предыдущими не только родственные связи героев и крепко заваренные принципы отношения к миру и обществу жителей города Александрополя, которые невозможно вытравить ни ссылкой, ни смертью детей, ни угрозой собственной гибели. Это еще и основополагающая роль женщины. Женщина становится основательницей рода, предопределяет жизненные пути детей, ложится в землю за тех из них, кого не смогла похоронить, и принимает на себя все последствия мужского выбора. И даже если она не может или не хочет подхватить крест упавшего близкого человека, в ее силах почистить его и завернуть в чистое и мягкое. Сохранить.
И это внимательное отношение к родным рассказывает о прошлом порой не меньше, чем письма и фотографии. Потому что позволяет восстановить уничтоженные лица на снимках, ненаписанные строки, вырванные из книги страницы и никогда не произнесенные вслух слова. Тем более что за реальными документами часто стоит смерть: черные доносы и извещения о выбывших адресатах тоже пишутся на белой бумаге. И на такой же бумаге рождаются под пытками признания в несовершенных грехах, хотя вместо них хотелось сочинить письмо маме.
Но на ней же можно написать и жизнь, посвятив книгу всем, кто уже никогда ее не прочтет. И линейность времени здесь действительно не имеет никакой силы.
Наталья Мешкова – Залибекян.
Это тесто много воды унесет, друзья мои!
Верующий человек верил и в 1937 году. У человека всегда есть выбор. Теперь я в этом убедился окончательно.
Почему – то, после этой книги – моей самой жестокой книги – на все начал смотреть с иронией – и этого благодаря моему прадеду. Он дневники писал в 1929 году, как будто, предчувствовал сегодняшние реалии.
Хотя, тогда и люди были другими.
Если сегодняшних героев блогосферы поместить в положение тех людей, то они за 15 минут откажутся от своих детей, от своих имен.
15 минут. Максимум 15 минут.
Поэтому, мне смешно стало на это смотреть.
Росгвардия – прямой потомок НКВД. А по другому и быть не может. Общество от этого либо избавляется, либо терпит за батон колбасы и просроченный йогурт под заборами Барселоны.
Самый главный вопрос: если это дурацкое образование под названием Советский Союз можно было уничтожить за пачку американских жвачек и банку Кока Колы – то, стоило замучить стольких людей?
Цена коммуниста – это пустая банка Кока Колы, которую он хранил на серванте, потому что была красного цвета.
Другой вопрос: а почему они так быстро развалились, раз были такими сильными и грозными?
Армянский коммунист – это эталон деградации!
Только он мог воровать цемент и арматуру, при строительстве дома, где должна была жить его семья.
В Ереване есть одна шарашкина контора “Землячество Ширак”, которая объединяет в своих рядах всех нафталиновых секретарей горкомов, райкомов, этих оставшихся под заборами инструкторов, которых в Ленинакане называли “носильщиками графина с водой”
Помните да, что при совке были деревянные трибуны, в виде гроба, с которой секретари горкомов и райкомов толкали речи, с дебильным пафосом. И всякий раз, появлялся какой – то хмырь в финском костюме – инструктор горкома -и менял воду в графине. В городе их называли: “носильщики графина с водой”.
И вот однажды по зоопарку “Первый Канал” показывают программу про землетрясение – и всю эту публику собрали в вольере. И вот эти горкомовские крысы, с тревожными лицами, чуть ли не со слезами на глазах, рассказывали как они не спали по ночам, как они работали денно и нощно на завалах.
Еще один мой вопрос остался без ответа:
- Как получилось, товарищи коммунисты, что у нас до землетрясения было четыре квартиры, из которых три, построенные жирными коммунистами, развалились как карточные домики, а дом, построенный голодными немецкими военнопленными – уцелел?
Может вы мне объясните, друзья мои?
А заодно скажите: а почему ни один дом, построенный александровскими каменщиками до совка – не был разрушен?
Можно я отвечу, как русский писатель?
Ведь, правду говорит только русский писатель.
Главного инженера треста Ленстрой – Саргиса Котанджяна – руководство ленинаканского горкома выгнало за то, что он не разрешал воровать цемент и арматуру.
Я эту историю знаю с детства, поскольку Саргис Котанджян и моя бабушка Гоар – были коллегами: она работала инженером – строителем в организации под названием КЭЧ – квартирно – эксплуатационная часть.
Когда проводили инспекцию, то Саргис Котанджян сказал руководству Горкома:
“Построенные вами дома – это будущие могилы!”
Он это сказал за 15 лет до землетрясения.
А за 4 года до землетрясения, к юбилею по поводу 60 летия переименования Александраполя в Ленинакан, мой дядя – профессор Габриелян написал книгу “Ленинакан”, который Горком пустил под жесточайшую цензуру.
Дело в том, что там была глава, где он пишет о серьезных нарушениях в строительстве, которые привели к человеческим жертвам во время землетрясения 1926 года.
А уже на встрече в Горкоме он говорит:
“В погоне за решением жилищной проблемы, вы забываете про качество строительства, и это может привезти к серьезным последствиям. Леникакан, как и вся Армения находится в единой, сейсмической зоне. И если в 1926 году были разрушены двухэтажные дома, то представляете, что будет с пяти и девятиэтажными зданиями?”
Армянские коммунисты честного и порядочного человека принимали либо за идиота, либо этот человек становился белой вороной.
Руководство горкома потребовало эту главу убрать из книги.
Трагедия в том, что тогда Сороса не было, и он еще не работал над нейтрализацией локальной духовности.
А деградация была в том, в этих домах коммунисты сами погибли, и во многих случаях со своими детьми.
Я один раз спросил у профессора Габриеляна: - Почему у тебя все книги начинаются с одной фразы:
“На съезде КПСС генеральный секретарь товарищ Брежнев, в частности, сказал…?
Профессор Габриелян ответил: - Это фраза – пропуск в типографию!
Теперь, когда у меня послезавтра книга выходит из типографии, я тихо радуюсь: “Как хорошо, что я избавлен от этого совкового идиотизма!”
Книга – то, про Советский Союз.
